Данный текст представляет собой частное письмо моей знакомой, которая в то время находилась в Манчестере. В нем я описывал нашу экспедицию в Джунгарский Алатау. По ходу написания на меня напал приступ графомании, так что текст получился большой и подробный, и я, с позволения адресата, решил ознакомить с ним своих друзей, что и продолжаю делать таким вот образом. Первая страница была напечатана на машинке и в настоящее время отсутствует, так что текст начинается с проезда автобусом от Талды-Кургана до Жаркента. Редакция частного письма сохранена. Указанные в тексте даты - это даты написания.

1 февраля 1996 года Коля Антропов разбился на скальном перевале на хр. Терскей-Алатау (Киргизия), где он руководил походом горных туристов 4 категории сложности. В июне 2002 года Саша Ковалева после двух с половиной лет болезни скончалась от рака. Так что из действующих лиц в живых остались, увы, только Паганель с кузеном Бенедиктом.

* * *

Вот столько мне удалось написать за три часа до поезда 31 августа, а теперь 15 октября, время 23.30. И нельзя сказать, чтобы я все это время занимался лишь целесообразными вещами: гусеница успела окуклиться и бабочка - вывестись прямо в баночке в полевой сумке.

Приношу свои извинения за пунктуацию - похоже я пару лет ничего не писал по русски, а лишь расшатывал ее своим так называемым английским.

Автобус шел практически весь день, пересекши хребет Алтын-Эмель (отрог южного Джунгарского Алатау), и из всех препон нам встретилась лишь так называемая таможня, где просто со всех без местной прописки брали за въезд страшную сумму в 200 теньге, но поскольку они едут в основном на барахолку, то, судя по всему, им это не проблема. В нашем же случае на удивление подействовало простое письмо из института, где даже все не были пофамильно перечислены. На выходе из того ущелья, где стояла таможня, в Илийскую долину был совершенно фантастический ландшафт: красно-белые слои глины, лежащие под разными углами, выходили прямо на проверхность, будучи причудливо скульптурироваными и покрытыми крайне редкой и оригинальной пустынной растительностью. Но оба раза (включая обратный) у меня не было возможнрости это сфотографировать.

В Жаркенте мы ждали всего полтора часа (и еще, наверное, полчаса набивались в автобус) и приехали в село Сарыбель, к самому подножию гор Тышкантау, где стояла пограничная застава, которую мы всё как-то пытались обойти, но она была совершенно покинутой! (Естествено, ЛЭП В. принял издалека за столбы с колючей проволокой и успел изрядно посыпать голову пеплом. Часовой на вышке оказался чучелом часового. Несколько дней далее мы с В. все еще боялись мифических "конных разъездов", так что я держал заснятые пленки зарытыми в горох.) Эти горы фактически связывают Южный Джунгарский Алатау и находящийся в Китае хребет Боро-Хоро, стыкующийся на другом конце с Восточным Тянь-Шанем. Ледники были видны чуть ли не от самого подножия, которое было выражено исключительно четко, т.е. горы выглядели совершенной стеной и кое-что из последующего можно было бы, пожалуй, предвидеть. (Как и подтвердилось в самом конце, вид с гор в долину был чем-то совершенно нереальным (вид с перевала Семенова-Тянь-Шанского не был даже слабым подобием), но самый кайф практически с гребня был не виден, так как именно тогда был туман). На следующий день мы, пройдя совсем немного вверх, столкнулись с основной прелестью местного ландшафта - крутейшими склонами и непроходимыми прижимами на реках, поэтому вверх мы шли по тропе вдоль гребня, которую все время теряли. Благодаря такому делу здесь хотя все-таки пасут, но относительно мало, так что склоны покрыты роскошнейшими лугами (правда почему-то с доминированием душицы и зверобоя, а местами - клубники, вполне плодоносящей). Если бы не ель Шренка - единственное здесь дерево наряду с рябиной и ивами (за все время березу видели всего одну, 20 см высотой) и не особая крутизна и высота гор, в низкогорьях все это было бы проблематично отличать от Алтая. По части растений здесь сущий рай, в особенности много тех высокогорных видов, которые крайне редки на Алтае, попадаясь лишь в самых высокогорных частях центральных хребтов, и в пятеро против тех еще и других удивительных видов! Надо сказать, что здесь верхняя граница леса весьма отделена от снеговой линии, так что в высокогорьях успевает смениться несколько поясов растительности (в отличие от Алтая, где все вплюснуто), жечь же приходится исключительно можжевельник ложноказацкий, который хорошо если с собой нести не приходится (а один раз так и делали!). При этом бабочек на удивление мало, заметно меньше? чем на Алтае, и по разнообразию и по численности! Однако понятно, что не найти и не сфотографировать ничего интересного нам бы никак не удалось, что мы и не сделали, хотя новых таксонов как-то на этот раз не попалось.

Делаю очередной перерыв (сейчас 1.15 ночи). Как на БЭСМ-6, на которой я к счастью, не работал, фундаментальность задачи существенно снижает ее приоритет в очереди.

23.30 17.10.1994: Уже в первый день вскрылась основная трудность нашего мероприятия - слишком четкое знание В. чего именно он совершенно абсолютно в принципе не может (иной раз уже давно делает это, а все равно знает). В данном случае он совершенно не мог идти по крутому склону "быстро" и не мог идти по крутому склону и одновременно ловить бабочек. Очевидно, что второе сводило на нет весь смысл экспедиции, т.к. если их ловит кто-то еще, то вреда от этого больше, чем пользы, ибо спортивное самолюбие резко страдает. Но в тот момент это еще воспринималось скорее в виде анекдота. (В дальнейшем были и напряженные моменты, но в целом у участников неприятного осадка, как оказалось, осталось все-таки не очень много, и нигде нам не пришлось повернуть назад из-за него, что временами казалось совершенно неизбежным). В самые верховья мы забрались на четвертый день. Шли очень медленно, т.к. ждали и ловили (это было не так уж плохо), хотя пищу готовили всего дважды в день.

22.55 19.10.1994. Верховья р. Тышкан, очень длинные, разнообразные, но какие-то гнетущие, с фантастическим богатством растений и скупые на бабочек, не располагали к возвращению той же дорогой. Поэтому в один прекрасный день мы, привязав к себе мертвые можжевельники, поднялись в совсем уж мрачные высокогорья, где на щебнистых осыпях росли твердые светло-зеленые подушечные растения в виде куполов с бугристыми мягкими очертаниями, как жуткие колени, и остановились под крутой и длинной осыпью.

В долине были помечены некоторые перевалы 2а и 1б, но два последних вели к пограничной р. Хоргос, а нам хотелось скорее в другую сторону - в долину р. Саргир (среди эйфорических мечтаний были даже намерения пересечь Южный и Северный Джунгарский Алатау и выйти на Кору). Поэтому мы выбрали кулуар, на котором совсем ничего не было помечено (хотя рядом были 2а). Мы с Колей "пошли в разведку", которая заняла 4 часа, 3 из которых мы поднимались по безумно длинной, мелкой, мерзкой и очень крутой сыпухе. Ближе к верху мы для удобства перешли на снежник, тоже очень крутой, но когда он кончился, выяснилось, что края его обледенели, и Коле пришлось проковырять во льду несколько ямочек ножом. Для меня это было достаточно лихим моментом. Дальше пошли на каком-то протяжении наполовину распавшиеся скалки, по которым нужно было лезть на четвереньках, а на самом перевале - четырехметровая стенка фирнового покрытия, на которую Коля (а затем уж и я, грешный) залез с помощью все того же ножа - благо здесь была широкая ровная площадка внизу для того, чтобы на нее падать. Удивительно, но в верхней части осыпи и под перевалом иногда явственно тянуло сернистым газом - в невулканических горах, конечно, бывают тектонические разломы и всякие-там горячие источники, но не на гребнях же хребтов! С перевала (по оценкам - 4000 м, мой пока максимум) было видно и фотографируемо вообще все, за исключением того, как спускаться на ту сторону - под нами был заворачивающий за угол ледник. "Жаль", сказал Коля, "такой хороший перевал!". Мне было ясно, что с рюкзаками мы завтра сюда не пойдем. Спускаться назад было сущим кайфом, если не считать образовавшуюся дырку в ботинке. Результаты разведки были с должной сдержанной грустью и несногословной серьезностью обсуждены, над каждой деталью была проведена небольшая медитация (Коля, наверное, внутри себя от души побалдел).

На следующее утро мы одели рюкзаки и пошли вверх. Как потом выяснилось, никто лично этого не хотел и делать этого не собирался (Коля, наверное, при этом покривил душой). На первой трети В. вдруг, несмотря на мрачную погоду, на безжизненной осыпи поймал крайне редкую шашечницу, а затем - аполлона дельфиуса и по полному ритуалу торжественно принес все какие только можно было помыслить глубочайшие извинения перед каждым из нас за то, что не хотел сюда идти. Однако ближе к верху, когда началось шаг вперед - два шага назад, Саше пришлось все дольше уговаривать его сделать каждый следующий шаг. Нам с Колей надоело ждать на перевале, и мы, устроив небольшой камнепадец, который чуть их не зашиб, спустились обратно и унесли их рюкзаки наверх, после чего дело пошло веселее. Фирновая стенка, которой я больше всего боялся в случае с В., была преодолена им чуть ли не бегом. Под это дело перевал был назван, вопреки рекоммендациям, убивающим на корню все живое в перевальной топонимике, "Перевал сибирских энтомологов" (Коля оценил все это безобразие как 1б).

Но все оказалось здорово - осыпь с той стороны была еще круче и периодически плыла перед тобой или за тобой, но спустиились мы лихо и по краю ледника сбежали по снегу без проблем , если не считать грозы с градом. Когда она закончилась, а мы спустились ниже, и вышло солнце, оказалось, что здесь масcа бабочек, в том числе и тех, которых точно не было на той стороне, и множество не росших там растений, в частности, вкуснейший ревень Максимовича, похожий на какие-то бардовые летающие тарелки посреди черных безжизненных морен. Иные растения, однако, исчезли. Единственное - ледниковая вода темно-серого цвета не отстаивалась и не фильтровалась. В отличие от предыдущей долины, все было исключительно приветливым, это явно было "благоприятное место", на котором мы и просидели весь следующий день из-за дождя (единственный такой случай). Смущал уж слишком отвесный борт долины самого Саргира, на притоке которого мы сидели, причем где он течет там внизу оставалось только догадываться. В еще следующий день мы, однако же, спустились к нему, вошли в лесной пояс, поймали несколько очень приятных и новых для нас бабочек, подошли к одному из притоков и, остановленные грозой и радугой, стали лагерем, продвинувшись, надо сказать, весьма немного.

Далее пошло совсем интересно. Саргир ушел в жуткие щеки, противоположный борт совершенно наехал на наш, пройти вдоль воды было невозможно и оставалось лишь ползти по весьма крутому склону, покрытому еловым лесом, в основном прямо поверх курумов. Он производил весьма странное впечатление - был очень похож на Аккем - со мхом, линнеей, грушанками, одноцветками, баранцом, съедобной жимолостью, но совершенно без напочвенных папоротников и с такими растениями, которые на Алтае растут лишь в высокогорьях - типа одного змееголовника, золтого корня. В. утверждал, что лес его угнетает, при этом ссылался на аналогиченое его воприятие Р.Р.Толкиеном. А идти, надо сказать, было и без того трудно, что облечалось и оживлялось исключительно каким-то дружественным медведем, который натоптал тропу вдоль всего склона. Регулярно попадался и весьма свежий помет. Я думаю, что со многими основаниями сформулировал максиму "хорошо, что медведи не летают!".

То, куда мы в результате пришли, сделав около 5 км за день, превзошло все наши ожидания, причем худшие. Саргир уходил в еще много более ужасные щеки, которые, судя по всему, тянулись до самого Усека (куда он впадает; впрочем, на некоторых картах никакого Саргира не было, а наша река и была помечена как Усек), еще километров 7 можно было идти таким же порядком, после чего все склоны делались совсем крутыми, так что непонятно было, как на них держатся немногие оставшиеся ели. Один из Чиликсаев (три последовательных притока здесь назывались, соответственно, Чиликсай 2, Чиликсай 1 и просто Чиликсай), к которому мы весь день стремились, обрывался водопадом, количество сотен метров которого мне было трудно оценить. В. не стал на него даже смотреть. Я спросил у Коли, видел ли он подобную долину когда-нибудь, и он назвал только р.Сох в Киргизии (а там, надо сказать, вырублена дорога). В принципе продуктов хватило бы на полное возвращение, но было бы уж очень уныло, к тому же Сибирские энтомологи с запада совсем не то же самое, что они же с востока. И снова как-то все получилось само, хотя я точно помню, что крамольную идею - уходить верхом через какой-нибудь новый перевал - высказал первым В. ("В этот день надо мной летали бабочки, но я ни одной не ловил!" - таковы впоследствии были его мемуары). Надо сказать, что в бассейне Саргира из следов человека нам встречались только какие-то деревянные настилы и всякий хлам около них на приледниковых моренах - судя по всему, стоянки гляциологических экспедиций, и в паре мест - консервные банки в долине, но никаких признаков хозяйственной деятельности.

На следующий день мы и пошли вверх. При этом кое-где надо было подниматься по скалам, причем после всего в этом не было ничего особенного. Саше удалось найти какой-то режим давать команды В. тихим и безразличным голосом о том, какую ногу куда ставить (причем исключительно от фонаря), и он таки залез везде куда нужно. Когда мы пришли в высокогорную часть долины, мы оставили его с Сашей, а я увязался за Колей смотреть что там есть. При этом В. сидел на камушке и говорил Саше, как он всегда был против Тышкантау и как он хотел на Кору. Он не ловил летавшую вокруг него пресловутую медведицу Глафиру, из-за потребности в топотипической серии которой он можно сказать и затеял все это. А в основном он сидел молча, и Саша даже слышала, как он прошептал "Похоже, нас не хотят отсюда выпускать". Надо сказать, что в результате и она перепугалась.

А что уж говорить обо мне! Когда мы пришли в цирк, увидели отвесные скальные стены, ледовую стену и язык ледника, по которому можно зайти весьма высоко, но с ледопадом выше, с чем я вообще никогда не сталкивался, когда я прошел по этому языку до половины в кедах и дальше стал скользить (а ботинок к тому времени совсем развалился), когда посмотрел, как Коля под самым ледопадом то тут, то там ковыряет лед ботинком, а потом идет в другое место, и наконец - обратно (а оказывается, что где-то там за углом он умудрился и проехаться метров десять вниз!), и когда я в конце концов представил во всех этих ситуациях В., и как он на самом верху откажется идти дальше, я очень хорошо прочувствовал феномен необратимости времени, а по возвращении как-то тема смерти начала давать о себе знать в шутках (сейчас и подумать-то смешно, но тогда В. сделал-таки свое дело!). Долгое время в палатке В. не гас фонарь - не зря ведь он с собой таскал Новый Завет!

Коля проявил необходиммую твердость, и на следующий день мы неспешно выступили (чтобы язык успел подтаять, да и я проивязывал подошву проволокой). Решение было такое - в нескольких местах по нескольку метров Коля вырубит ступеньки топором, как какой-нибудь легендарный Абалаков (а были бы кошки...), а там мы выйдем на боковую морену, при полной неопределенности дальнейшего (дескать, в случае чего всегда назад вернемся). Этим мы и занялись. И тут на удивление, после нескольких дежурных заверений что он этого не может, В. весьма лихо прошел везде где надо по льду. Оказалось, что этот странный человек прекрасно чувствует себя на любом снегу, хорошо - на льду, причем на крутом тоже, похуже - на осыпи, премерзко - в лесу, и хуже всего - на надежной и твердой поверхности, если в пяти метрах дальше есть обрыв.

16.00 20.10.1994 Прохождение между элеметнами ледопада для нас с В. было занятием весьма впечатляющем в эстетическом смысле, Коле с Сашой, наверное, это привычно. Надо отметить, что над первым цирком оказасля второй, с плоским заснеженным ледником, трещины которого были слегка обозначены на снегу, но через который мы прошли без особых эмоций. Далее мы насколько могли лезли по снегу, а потом вышли на четверенечные скалы, с обычнам В. представлением, и наконец - на перевал, с довольно хорошим спуском (на нем, правда, Саша где-то ушиблась), нехоженый, квалифицированный колей как 2а, по оценкам 3800 м, названный "Чиликсайский". Прямо не успев залезть, В. кинулся ко мне с вопросом, пойду ли я с ним на Кору, куда ему было нужно по четырем причинам, но в том, что он туда пойдет, если выберется, он уже сильно сомневался, а мне казалось лучше бы было уже вернуться. Удивительно быстро у этого человека меняются исключительно сильные эмоции в зависимости от обстановки! Как раз вид в Илийскую долину затянуло туманом, а то бы было что снять. Мы спустились в долину р.Куюды-Карасай - притока Тышкана, куда могли бы пойти сразу, но, дураки, не стали - сюда открывались пять великолепных цирков, ни один из которых не был похож на другой, и цвели отменные растения - среи них я различил отцветший голубой огонек. Убегая, с сожалением, отсюда, мы еще раз прочувствовали протяженность местных высокогорий, так как насилу дошли до можжевельника. Здесь я окончательно выбросил ботинки и в результате на следующий день, в очередной раз поскользнувшись на мокрой траве, сломал раму скоего ермака, так что на вторую часть экспедиции Саша дала мне свой рюкзак.

Коля заметил, что среди туристов бытует поговорка, что команда профессионалов может затащить новичка на пик Коммунизма. Мне же наша эпопея показалась похожей на "Хоббита" Толкиена, где бедного Бильбо хитрые гномы во главе с Гэндальфом впутали в такую переделку, которая ему и в страшном сне не слинась, но из которой он вернулся другим человеком (вернее, хоббитом).

Коля прикинул, что ему надо срочно уезжать, и мы повторили обычный синдром стремительного бегства с последнего перевала, который, по Сашиному замечанию, случается во всех без исключения походах. За этот следующий день мы спустились к подножию, а еще назватра совершили марш-бросок по подгорной равнине в с. Сарыбель, хладнокровно оставляя в хвосте причитающего В., и уехали в Жаркент - Талды-Курган. Саша и Коля уехали в Уш-Тобе и там, что удивительно, сели на поезд, правда на купе и до Барнаула. Похоже, даже сам Коля остался доволен всем этим безобразием, а В. наверное и посейчас каждой сволочи в автобусе рассказывает историю своих восхождений, называя Колю не иначе как Инструктором ("Он прекрасно знал свои силы и точно рассчитал свои возможности вывести группу, а таких людей я очень уважаю!").

Мы же с В. ночевали у ж.д. кассы в Талды-Кургане, держа список, где мы были первые, и всю ночь будучи морально поддерживаемы различными членами этого списка, которые не почли за пустое беспокойство разделиться кто в какую часть ночи будет караулить этот самый список вместе с нами. Здесь, судя по всему, никто не хотел рисковать, т.к. каждый знал чем. Наутро началось форменное смертоубийство, и будь В. не первым, а хотя бы вторым, он ничего бы, возможно, не купил. В таких вот ситуациях он, однако, самый полезный человек, так как идея порядка, должного, осознание собственных прав и последовательность в нем исключительно сильны, и им мало что может противостоять. И взяли мы билеты на 9 августа, что я расценивал как на очень поздно, учитывая неизбежность эксклюзивного общения с В. Забегая, можно сказать, что мне это далось, хотя и не без уныния, но и без потерь особых, и даже с некоторыми успехами, так как В. к концу стал вполне сносно материться. Я заметил, что он требует особого включения - если после длинной паузы говоришь хотя бы самую простую фразу, близко, четко и медленно, он в любом случае спросит "Что?!!!". То есть его речевой анализатор без предупреждения вообще не фукционирует, ни при каких ситуациях! Я еще не встречал таких примеров. И обратно, если он хочет что-нибудь сказать, он торжественно объявляет: "Олег! (длинная пауза) У меня есть вот какое еще сооображение!" - и, так ничего и не сказав, напряженно ждет реакции хоть целую вечность - ему неводмек, что общение возможно и без позывных!

На следующие день мы проделали, в обратном прошлогоднему порядке, маршрут Копал - та самая речка Кызыл-Агаш. Степь выгорела совершенно, и при этом кишела бабочками, хотя и неизменными степными видами, но очень разнообразными. Очень уж это все контрастирвало с цветущими и пустыми высокогорьями Тышкантау. Ночевали на том же месте и жгли жимолость. Долина Кызыл-Агаша кишела вольными бычками, которые лезли изо всех щелей и во все щели и съели абсолютно всю траву, кроме тех индивидуумов, которые умудрились вырасти в тарелках можжевельника. Искомых чернушек не было и в помине, [22.40 20.10.1994] да и вообще бабочек мало. Повсюду висело какое-то совершенно осеннее настроение, хотя объективно было и не очень похоже, часто накатывало ощущение неторопливого отдыха, какое так с трудом припоминается за последние годы, и все время хотелось что-нибудь спеть такое бардовское, но присутствие этой антиромантической личности все, надо сказать, отравляло, хотя объективно он ничего плохого не делал.

Надо сказать, что мы сразу же столкнулись с интересной проблемой. Саша все крупы с самого начала разделила на варки на четверых, и мы теперь решили исходить из пол варки. И тут обнаружилось, что этого едва хватает на две миски, хотя в первую половину мы всегда ели с добавкой. Тут я стал припоминать, что действительно, под конец Тышкантау я перестал узнавать Сашу, типа каждые пять минут подскакиваю - кто, мол, это идет рядом, ах да! Но она так и не призналась, что сама тогда почти ничего не ела. Того же, что едят в середине дня, у нас почти не осталось. В среднем течении Коры мы несколько раз отрубались на часа полтора на зарослях клубники, теряя всякое соображение о должном, после чего идти становилось много веселее. Хотя ничего страшного и не было, но мысли приобрели определенную направленность, а я еще с удовольствием отметил для себя рекорд скромности в пище. Гораздо хуже, что еще день - и у меня осталось три кадра, так что все мероприятие как бы потеряло для меня смысл.

На следующий день мы пошли на пресловутый перевал Семенова-Тянь-Шанского, и шли туда больше половины дня, поскольку на каждом шагу выныривали бабочки, каких мы совсем не надеялись здесь найти, причем их удалось даже хорошо снять. Погода была снова крайне умиротворительной. Тем не менее, когда мы зашли на перевал, В. пол часа плевался и оглашал проклятиями окрестные горы - мол, вот он, оказывается, что целый год держал за перевал. В туре была записка одного из тех туристов, с которыми я ходил веснойц прошлого года, который этой весной провел здесь единицу, где упоминалось о снятии нашей; его записку я с удовольствием облизал от карамельного раствора. Надо сказать, что всяческих цветов на перевале было еще больше, чем в июне (но голубой огонек и оксиграфис безвозвратно отцвел), а сразу за ним все шевелилось от бабочек, в том числе летали те крайне редкие шашечницы, которые, как казалось, могли встречаться лишь в таких суровых местах, как перевал Си. Энт., где В. поймал одну, а также пресловутые Глафиры. Так что мы решили заночевать сразу под перевалом, где нас на следующий день застала страшная гроза. Вначале было крайне волнующее зрелище, как прямо на тебя с неба летит черная прядь дождя, но в последний момент ее сносит восходящим по кулуару ветром за перевал. После обеда стало возможно спускаться, что, по мокрой траве, было много сложнее, чем тогда подниматься.

На Коре было еще более осеннее, печальное и песенное настроение. В этот день светило солнце, хотя и под вечерним углом, но над хребтом Каратау за Корой шли и шли в направлении моста свинцовые тучи. Кора - совершеннейший жидкий цемент. Вся трава съедена намертво, причем не столько овцами, сколько, на удивление, лошадьми, лишь стоят огромные яркоцветущие куртины аконитов, наполенные шмелями. Бабочек очень мало (едва спустившись, я поймал желтушку Тизоа - очень хорошую, чем, сам того не желая, пополнил список желтушек, которых В. мог бы поймать, но не поймал). Ночевали у моста под дождем, и там опять варили горох. Там же была тройка из Томска, а наутро прошли польские школьники и спросили, с идеальным, но несколько медленным русскми произношением: «Простите пожалуйста, вы случайно не знаете как называется вот этот вот ручеек?» (А еще в Талды-Кургане на автовокзале встретили тройку из Литвы.) Два следующих дня ходили до места тогдашней нашей самой высокой ночевки, т.е. весьма недалеко, и поднимались на те же склоны, а затем обратно. Все время было пасмурно, холодно, сильный ветер, иногда - дождь, все очень сурово и еще более по осеннему, а негонимые табуны в долине не оставили ни одной целой травинки. Результаты соотвтествующие, но во всем этом было тем не менее нечто.

В течение еще следующего дня, с более обнадеживающей, но не более, погодой, дошли до верхней пасеки. 22.00 21.10.1994 Здесь я переуседствовал в том, что впоследствии объявил принципом ненарочитости. В. предлагал встать на той же полянке под пасекой с целью, возможно, спровоцировать аналогичный прием. Я же надавил на том, чтобы просто пройти мимо - почему-то мне казалось, что все остальное будет наглым напрашиванием. Когда мы прошли уже километра четыре, я понял, насколько я был неправ, а В. прав. Так что мы встали в каком-то странном месте, над склоном при дороге (четыре последних места для ночевки нам либо указывал пролетавший козодой, либо мы его видели потом). В. вернулся на пасеку и купил кружку меда (очень уж есть хотелось, а осталось мало чего), довольно недешево. При этом он обсудил с пресловутым пасечником все прошедшие группы, по ходу дела упомянул, что мы были у него в прошлом году, тот, повернувшись к толпящимся у него родственникам и знакомым, удовлетворенно отметил что вот, мол, никто мимо него не проходит, и на этом они расстались.

В последующий день мы почти с самого начала разделились - В. очень болезненно относился к тому, чтобы я выходил вперед, т.к. я многих интересных голубянок не ловлю, но распугиваю. Я плюнул и отстал капитально, не пропуская ни земляники, ни костяники, ни малины (встречались огромные ее заросли), ни черной смородины. К сожалению, снимать было уже не на что, кроме паршивого Орвохрома. Народу по Коре очень много, иные живут в каких-то шатрах и времянках, в частности, на месте нашей первой прошлогодней стоянки.

Встретил я В. уже под вечер, наблюдающего нападение муравьев-амазонок на муравейник рыжих муравьев (они выносят оттуда всех куколок, из них уже в муравейнике амазонок выводятся рабочие и обслуживаю муравейник последних, считая за свой; сами же амазонки ничем кроме разбоя не занимаются). Самое удивительное, что на протяжении пятисот метров В. обнаружил одновременно три пересекающих дорогу колонны из трех разных муравейников амазонок, нападжающих на чужие муравейники. Такое впечатление, что они были каким-то непостижимым образом синхронизированы. (Впоследствии как-то я тоже встретил одновременное нападение двух семей амазонок на формик в пределах нескольких сотен метров дороги под Омском. Отчего они так синхронизованы?)

На выходе нас ждал весьма приятный сюрприз - яблоки прямо на деревьях. Они были явно посажены человеком, но были заброшены, многие уже не плодоносили, плодоносящие же сильно различались по размеру и качеству. Одно дерево родило прямо-таки огромные яблоки, тогда еще в основном незрелые. Где-то ниже по течению была и табличка, что, мол, не рвать, сад мол, но мы ее тогда не видели. Надо сказать, что деревья росли прямо среди огромных камней, заросших всякими кустарниками - это было очень странное занятие - пробираться к яблокам по совершенно алтайским курумам, поросшим теми же очитком гибридным и спиреей. Мы, конечно, совершили ошибку, сначала наевшись под завязку зеленью и лишь потом найдя лучшие деревья со вполне спелой падалицей.

Из примечательных событий отъезд был отмечен лишь поеданием астрономических количеств хлеба и тем, что на место В., естественно, оказался проданным еще один билет, а так даже проводники были белые. По возвращении я умудрился еще ненадолго съездить на Манжерокское озеро (Северный Алтай), в Омск и в липовый остров в Горной Шории, но если бы я и все дальнейшее после Джунгарского взялся описывать с той же подробностью, то я превратился бы скорее в графомана-мемуариста чем в кандидата биологических наук.

По мере написания этого объемистого труда я почувствовал, что было бы все-таки хорошо ознакомить с ним и ряд других заинтересованных лиц, которым я, по причине слишком частого повторения, не рассказывал всего этого даже и с гораздо меньшими деталями, хотя и хотел бы это сделать; так что я, пожалуй, надеясь на твое позволение, не соблюду приличествующий случаю принцип уникальности и сделаю копию для дружеского ознакомления.

Надеюсь, тебя не очень шокировало столь систематическое самоутверждение за счет подрыва достоинства В.

Возможно, со временем последуют и иллюстрации.